Уильям Батлер Йейтс. Похороны Парнелла (I)

Но так и было: звездный свет в листве;
И гул толпы; и отрок светлоликий;
Священный лук; стрела на тетиве;
И жрица, образ Матери Великой;
И отрок тот, звездою меж ветвей
Простертый в знак иных кровопролитий;
И сердце под ножом… И есть монета,
Где сицилийский мастер высек это.

Грядущий век — былого перемены:
Пред нами Эммет, Фицджеральд и Тон
По воле чужаков сошли со сцены;
Глазели мы на них: из сердца вон,
Едва с подмостков прочь; но пали стены,
Взбесившаяся чернь смела заслон,
И сцены больше нет: мы жили — не играли! —
Когда его живое сердце пожирали.

Пора и мне предстать перед судом:
Винившие его — меня вините!
Всё то, о чем в Ирландии поём, —
Пустые сказки для толпы столикой,
Свирель для крыс, идущих за вралем.
Вот я, как есть; последний клок сорвите
С нагой души — пусть каждый разочтет,
Кто перед вами: человек иль скот.

Перевод с английского
Анны Блейз

Rich foliage that the starlight glittered through,
A frenzied crowd, and where the branches sprang
A beautiful seated boy; a sacred bow;
A woman, and an arrow on a string;
A pierced boy, image of a star laid low.
That woman, the Great Mother imaging,
Cut out his heart. Some master of design
Stamped boy and tree upon Sicilian coin.

An age is the reversal of an age:
When strangers murdered Emmet, Fitzgerald, Tone,
We lived like men that watch a painted scategorye.
What matter for the scene, the scene once gone:
It had not touched our lives. But popular rage,
Hysterica passio dragged this quarry down.
None shared our guilt; nor did we play a part
Upon a painted scategorye when we devoured his heart.

Come, fix upon me that accusing eye.
I thirst for accusation. All that was sung.
All that was said in Ireland is a lie
Bred out of the c-oncategoryion of the throng,
Saving the rhyme rats hear before they die.
Leave nothing but the nothings that belong
To this bare soul, let all men judge that can
Whether it be an animal or a man.