Кровь и луна
Автор: Уильям Батлер Йейтс
Перевод: Анна Блейз (с)
I
Благо этой земле,
А башне — тем паче; слава
Силе гордой, кровавой,
На родовом стволе
Гласом его и главою
Вызревшей, словно плод, —
Ветхих лачуг оплот.
В насмешку и я построил
Могучий столп мастерства
И, стих за стихом, пою,
Дразня эпоху свою,
Что сверху полумертва.
II
В Александрии маяк был, и в Вавилоне стоял
Образ подвижных небес, лунных и солнечных троп корабельный журнал;
Были и башни у Шелли — венценосные силы ума, как он их назвал.
Слушайте все: эта башня — собственный символ мой,
Лестница предков моих — этот крутой, многотрудный топчак винтовой:
Голдсмит, и Беркли, и Бёрк, и великий декан свивали ее бесконечный навой.
Свифт, в исступленье незрячем бия себя в грудь, как пророк,
Колокол крови глушил, что с высот его вниз, к человечеству влек;
Голдсмит, смакуя медовый горшочек своих размышлений, растягивал каждый глоток;
Бёрк, устремившийся выше, сказал: государство растет
Древу живому под стать, необорными птичьими дебрями из году в год,
Кольца столетние множа, — и только сухую листву математик сочтет;
А богоизбранный Беркли, увидевший сонмище грез
Вместо всего бытия, что пред нами блажною и наглой свиньей разлеглось,
Молвил: лишь ум обратится к другому предмету — исчезнут она и ее опорос;
Saeva indignatio и поденщика труд,
Силы те, от которых держава и кровь благородство желаний берут, —
Всё, что не Бог, в полыхающем пламени мысли сгорает, как трут.
Кровь и луна. Комментарии Дэвида Росса
«Кровь и луна» (1929) — размышление о «силе гордой, кровавой», посредством которой люди, отмеченные мощной печатью антитетического принципа, облагораживают и возвышают то, что в стихотворении «Византий» описано как «…переплетенья человечьих вен, / И грязь, и ярость, коих мы полны». В сложной концептуальной схеме этого цикла башня — одновременно и корень, и корона. Вбирая в себя страсти рода и кровь истории, она неустанно — хотя, в конечном счете, и тщетно — стремится к таинственной чистоте луны.
Цикл «Кровь и луна» стал откликом Йейтса на убийство Кевина О’Хиггинса, вице-президента нижней палаты парламента и министра юстиции и внутренних дел Ирландского Свободного государства. Этот государственный деятель вызывал у Йейтса огромное восхищение (VP 831) и представлялся ему олицетворением той «силы гордой, кровавой», посредством которой человечество возводит свои «башни», будь то творения зодчих, философов, художников или политиков. В сборнике очерков «Паровой котел» (1939) Йейтс причисляет О’Хиггинса к когорте героев Ирландии, добавляя, что «для таких, как они, нет ничего непосильного».
«Кровь и луна» начинается с торжественного благословения земли и башни Тур Баллили, но этот традиционный (первичный) благословительный ритуал неожиданно обрывается. На смену ему приходит динамика антитетического устремления, пронизанная намеками на то, что антитетическая сила, по словам Хазарда Адамса, «в миг своей наивысшей творческой мощи становится яростной и жестокой». Йейтс изображает башню как символ антитетического побуждения, одновременно выражающего и подчиняющего себе первичные энергии рода и (на более глубоком уровне) крови. В таком представлении башня становится пародийным образом современности, которая, перефразируя строки из стихотворения «Ego Dominus Tuus», подавила собою тонкий, чувствительный ум и утратила «руки былую легкость». Слова о том, что современная эпоха «сверху полумертва», восходят к конкретному прообразу — пустой чердачной комнате и полуразрушенным зубцам на стенах Тур Баллили. В стихотворениях «Беседа “я” с душой» и «Я вижу призраки Ненависти, Полноты Сердца и Грядущей Пустоты» подобное обветшание символизирует участь башни во времена, враждебные или равнодушные к ее антитетическим устремлениям, но здесь оно обозначает тех аристократов крови и духа, которые предали собственную традицию и пренебрегли ответственностью, сопутствующей их высокому статусу. Это аристократы лишь по имени, но не по сути; они «полумертвы», то есть не обладают ни полнотой жизненных сил, ни мудростью смерти. Гибель О’Хиггинса, с точки зрения Йейтса, была особенно прискорбной утратой именно потому, что этот политик был редким исключением из числа «полумертвых».
Во втором стихотворении цикла башня предстает как переменчивый образ исторически континуального импульса. В первой строфе упоминаются башни Александрии и Вавилона и образ башни в поэзии Шелли. Здесь непосредственно подразумеваются строки 99—104 из четвертого действия «Освобожденного Прометея» («…из той глубокой бездны / чуда и блаженства, / где пещеры — как хрустальные дворцы; / с тех небесных башен, / где венценосные силы ума / восседают, любуясь вашим танцем, о счастливые Часы!»), однако Йейтс обращал особое внимание на этот образ и в других произведениях Шелли (см. «Философию поэзии Шелли» и «Фазы луны»).
Примечательно, однако, что свою собственную башню Йейтс относит не к традиции Шелли, как он мог бы поступить в юности, а к традиции ирландских георгианцев — Оливера Голдсмита (1728—1774), Джонатана Свифта (который был деканом собора Святого Патрика в Дублине), Джорджа Беркли (1685—1753) и Эдмунда Бёрка (1729—1797). В понятийной системе цикла «Кровь и луна» Свифт олицетворяет страстную честность, Голдсмит — сладость, Бёрк — традицию, а Беркли — торжество человеческой независимости.
Образ Голдсмита, «смакующего медовый горшочек своих размышлений», перекликается с образом пчел из стихотворения «Гнездо скворца за окном», которые символизируют богатство неожесточенного ума, ума, свободного от ненависти.
Предполагали, что Беркли назван «богоизбранным» из-за того, что в 1734 году он стал епископом Клойнским, но этот необычный эпитет может объясняться и почтением к Беркли как носителю метафизических или божественных истин.
«Saeva indignatio» (лат. «лютое негодование») — это слова из автоэпитафии Свифта: «Hic depositum est corpus Jonathan Swift S.T.D. Hujus Ecclesiae Cathedralis Decani, ubi saeva indignatio ulterius cor lacerare nequit. Abi viator et imitare, si poteris strenuum pro virili libertatis vindicatorem» («Здесь покоится тело Джонатана Свифта, декана этого собора, и суровое негодование уже не раздирает его сердце. Ступай, путник, и подражай, если можешь, тому, кто мужественно боролся за дело свободы»).
В последних двух строках стихотворения, по-видимому, подводится итог всей традиции, столпами которой стали эти четверо мыслителей: «Силы те, от которых держава и кровь благородство желаний берут, — / Всё, что не Бог, в полыхающем пламени мысли сгорает, как трут». Сила — «сила надменная, кровавая» — это основополагающий атрибут. Из нее рождается «благородство желаний», посредством которого «кровь» (тело физическое) и «держава» (тело политическое) превосходят сами себя «в полыхающем пламени мысли», поглощающем «всё то, что не Бог».
Автор: William Butler Yeats
Перевод: Анна Блейз (с)
К оглавлению
Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.
