Аргонавтика I: подготовка и отплытие

Jake Stratton-Kent (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.

Фрикс умер и был погребен, но дух его не обрел покоя, ибо погребли его вдали от родины, от милых холмов Эллады. И стал он являться во снах к минийским героям и, стоя у ложа их, молить с печалью: «Приди, освободи мой дух, дабы я возвратился в край моих отцов и родичей, в минийскую землю, мне любезную». Спросили они: «Как же нам освободить твой дух?» «Плывите за море в Колхиду, — ответил он, — и привезите домой золотое руно; с ним вернется и дух мой, и я смогу, наконец, опочить с моими отцами и обрету покой».

— Чарльз Кингсли, «Герои».

Работа над этой книгой началась в ходе исследования «Истинного гримуара», от комментариев к которому я постепенно перешел к истории гоэтической магии и к анализу ее древнейших истоков и мифов. Пытаясь разобраться в истории древнегреческих магических традиций, я неожиданно обнаружил, что чрезвычайно важное место в ней занимает миф о путешествии аргонавтов. Между тем работа продвигалась, и возникла необходимость структурировать и связать воедино все прочие темы, всплывавшие в связи с этим исследованием: различные вопросы географического и этнологического характера, а также проблемы эволюции ритуалов и прочих компонентов гоэтической магии. Здесь-то мне и пригодился сюжет о плавании аргонавтов, символически отражающий в себе и шаманское путешествие, и летопись расцвета, упадка и возрождения хтонической религии, и пути развития мистериальных культов, и историю чужеземных влияний на греческие традиции.

Когда настало время вписать мои исследования в более широкий исторический контекст, я понял, что для этого потребуется создать портретную галерею основных действующих лиц, как исторических, так и мифологических. Многие из персонажей, которым предстояло войти в эту галерею, тоже оказались так или иначе связаны с «Плаванием Арго» — «Аргонавтикой». Кроме того, бросалось в глаза и вызывало интерес сходство этой галереи в целом с перечнем героев, открывающим «Аргонавтику». Затем обнаружилось, что прямое или косвенное отношение к «Плаванию Арго» имеют и многие другие темы моего исследования. География «Аргонавтики» подходила для моих целей как нельзя лучше: это шаманское путешествие начиналось в Фессалии, на родине античного колдовства, и вело в Колхиду, на родину самых знаменитых античных колдуний. Путь аргонавтов пролегал через многие местности, сыгравшие важную роль в истории магии, и через встречи со многими персонажами, важными в том же отношении, а обратная дорога — через Европу (будущую родину гримуаров) к западному побережью Италии и дальше, к северной оконечности Африки.

Осознав все это, я решил не искать добра от добра и взял «Аргонавтику» за основу структуры своего исследования. Казалось бы, какое отношение имеют эпические поэмы к вопросу об истоках гримуарной магии? Но этот вопрос снимется сам собой, если читатель последует за мной в путешествие по следам корабля Арго. К тому же, решившись построить свою книгу как комментарий к «Аргонавтике», я убил еще одного зайца.  Большинство авторов, исследующих древнегреческие компоненты оккультизма, полностью сосредоточиваются на герметизме и других философских традициях. Но гоэтия древнее любых подобных традиций и более тесно связана с истоками мифологии, скрытыми в архаической обрядовости. Таким образом, «Аргонавтика» оказывается великолепным средством для раскрытия этой проблематики.

Из всех античных изложений мифа об аргонавтах полностью сохранилось только одно — «Аргонавтика» Аполлония Родосского. Эта эпическая поэма была написана гораздо позже гомеровских, но во многих отношениях ее автор сознательно подражает Гомеру. Аполлоний жил в Александрии, которая в его эпоху по праву считалась интеллектуальной столицей всего античного мира. При царе Птолемее II он стал главным хранителем знаменитой Александрийской библиотеки. Первая его попытка написать поэму об аргонавтах встретила такое неодобрение среди коллег по перу, что Аполлоний счел за благо покинуть Александрию и отправиться на Родос. Здесь он переработал свою «Аргонавтику» и, завоевав громкую славу, вернулся в Александрию победителем. В отличие от других поэтов той эпохи Аполлоний не пытался отмежеваться от старой поэтической традиции, а, напротив, последовательно на нее опирался. Это обстоятельство наряду с тем, что Аполлоний имел доступ к древним книгам и ранним версиям мифа, компенсирует относительную «новизну» его поэмы, созданной лишь в середине III века до н.э.

Немаловажно то, что Аполлоний, в отличие от Гомера, явственно симпатизировал древним мистериальным культам и питал неприязнь к официальной олимпийской религии. Многие интеллектуалы в Александрии и по всему эллинистическому миру разделяли эти предпочтения, что свидетельствует о возрождении хтонических религиозных традиций — не в последнюю очередь под влиянием орфизма. Некоторыедажевключали«Аргонавтику» вчислоорфическихкниг.

Центральное место в сюжете поэмы занимает ярко выраженный шаманский мотив: одна из основных целей путешествия заключалась в том, чтобы вернуть домой душу человека, умершего на чужбине: «Ибо Фрикс повелел / Вызволить его душу с Эетова одра / И увести глубокорунный покров / Барана, которым он спасся от пучины / И безбожных мачехиных стрел» (Пиндар, «Четвертая Пифийская песнь», 11а^[1]). Этим отчасти объясняется и привлекательность избранной темы для автора с такими симпатиями, как у Аполлония, и наше повышенное внимание к этой поэме.

Читатели, знакомые с сюжетом «Аргонавтики», несомненно, отдают себе отчет, что многие эпизоды этого плавания с географической точки зрения невозможны. Во-первых, в те времена, когда начал формироваться этот эпос, познания в географии были еще относительно скудны, а позднейшие авторы повторяли ошибки предков из уважения к традиции. Во-вторых, миф о плавании аргонавтов вобрал в себя несколько разных сюжетов, посвященных другим легендарным путешествиям, цели назначения и маршруты которых существенно различались. Однако имелась и третья причина, а именно: земная география не имеет никакого отношения к тем аспектам мифа, которые связаны с путешествием в магический мир. Гибкая география — вообще одна из характерных черт греческой мифологии. Например, мифическую гору Олимп относят по меньшей мере к четырем, а то и к шести различным географическим локациям. Поэтому не удивительно, что и маршрут, и даже сама цель путешествия аргонавтов окутаны покровом тайны.

Помимо основного сюжета миф о плавании Арго содержит множество эпизодов, связанных с древней магией, и множество отсылок к архаическим элементам греческой религии. Рассмотрим самые важные из них — в том виде, как они представлены у Аполлония.

Поэма начинается с прибытия Ясона ко двору узурпатора Пелия, захватившего власть в фессалийском городе Иолке. Эта самая северная область Древней Греции граничила на севере с Македонией, на западе — с Иллирией и Эпиром, а на востоке омывалась морем. В классический период полагали, что гора Олимп находится именно в Фессалии. Местные жители издавна слыли искусными чародеями и знатоками «варварских» заклинаний. Таким образом, Фессалия — замечательная отправная точка для исследования греческой архаической магии. Более того, отплыв от берегов Фессалии, аргонавты держат путь на восток, к Черному морю. Географически и символически это означает, что, продвигаясь по их следам, мы оставляем классическую Грецию позади и вступаем в царство мифов и древних ритуалов, породивших гоэтию.

Царь Пелий в свое время сверг и изгнал отца Ясона, но по совету оракула Ясон отправился в Иолк, чтобы заявить о своих наследных правах. По дороге ему довелось перейти вброд разлившуюся реку, а заодно перенести на другой берег некую старуху, в обличье которой скрывалась богиня Гера. Переходя реку, Ясон потерял сандалию и прибыл в Иолк босым на одну ногу. Непарная сандалия — один из распространенных символов Гекаты, а перенесение женщины через реку — элемент некоторых балканских народных обрядов. Эти детали сами по себе довольно интересны, но слишком большого значения им придавать не стоит. Важнее другое: Ясон был облачен в леопардовую шкуру — традиционное одеяние Диониса. Так или иначе, все эти штрихи к портрету Ясона определенно указывают на некий ритуалистический контекст. Любопытно, что река, разлившаяся на пути героя, носит название Анавр: одноименная река протекает во Фригии, на горе Ида, тесно связанной с культом Диониса. Прибыв в Иолк, Ясон предстал перед царем, которому в свое время было предсказано, что он погибнет от человека, обутого лишь на одну ногу. Пытаясь отвести от себя беду, Пелий сделал вид, что согласен уступить Ясону трон, но лишь при условии, что тот доставит ему золотое руно из далекой Колхиды.

Руно это представляло собой шкуру священного барана. Изначально, по всей вероятности, баран был черным, а затем его шкуру, возможно, окрасили пурпуром, как поступали на Крите, Самофракии и в других местах. В шкуры священных баранов, закланных в ходе торжественного жертвоприношения, жрецы облачались во время очистительных церемоний. Образ золотого руна возник, вероятно, под влиянием практики золотодобычи: на дно золотоносной реки укладывали бараньи шкуры, чтобы к ним приставали крупицы драгоценного металла. И фракийский Гебр, и Фазис в Колхиде были золотоносными реками. Общий родич Ясона и Пелия, Фрикс, некогда бежал в Колхиду на спине того самого барана, которому принадлежало золотое руно, а затем был коварно убит и погребен на чужбине. В результате на его родную землю пало проклятие, и именно для того, чтобы снять это проклятие и вернуть домой неупокоенный дух Фрикса, аргонавты отправились в свой опасный поход.

 

Колхида

Что такое древняя магия колхов, как не пристальное изучение Природы в самых возвышенных ее проявлениях? Что такое сказка о Медее, как не доказательство действенности сил, кои можно извлечь из семени и листа? В самых скромных и невзрачных травах они, быть может, находили то, что мудрецы Вавилона вотще искали среди самых величавых звезд.

— Бульвер-Литтон, «Занони».

Аргонавты направлялись в Колхиду — страну, лежавшую к востоку от Черного моря, на территории современной Грузии. С севера к Колхиде примыкали горы Кавказа и земли скифов; с юга Месхетинский хребет отделял ее от Армении (где находилась гора Арарат, на которой, по преданию, нашел свое последнее пристанище Ноев ковчег). Здесь, в Колхиде, родилась Медея, и здесь же, как гласят легенды, в изобилии произрастали могущественные колдовские травы и ядовитые растения. Древние греки долгое время считали, что колхи были выходцами из Египта — колонистами времен Сесостриса, легендарного фараона, которого отождествляли с Рамсесом Великим. Геродот писал, что колхи не забыли о своих египетских корнях и сохраняли не только внешнее сходство со своими бывшими соотечественниками, но и некоторые египетские обычаи, такие как обрезание. В подтверждение Геродот ссылается на характерную манеру тканья, принятую у колхов, и на особенности их языка, а также на свидетельства своих знакомых египтян^[2]. Мифографы XVIII—XIX веков, начиная с Ламприера^[3], принимали эту теорию как данность. Так или иначе, можно сказать одно: территория Колхиды занимала части современных Грузии и Армении, но ее народ издревле отстаивал свою самобытность и отмежевывался от соседних племен. Среди горных племен, населяющих эту местность, до наших дней сохраняются архаические традиции, перечисленные у Элиаде, который усматривает в них возможные следы влияния древних скифов. В числе этих традиций — мантические и визионерские практики, а также наличие психопомпов и некромантов-медиумов^[4].

Как родина знаменитых волшебниц Цирцеи (Кирки) и Медеи Колхида может с полным правом — по крайней мере, на мифопоэтическом уровне — именоваться колыбелью магической традиции. Чтобы закрепить за ней это звание, совершим небольшой экскурс в позднейшую историю. Иоганн Тритемий, оказавший огромное влияние на двух других великих магов — Джона Ди и Корнелия Агриппу, изобрел, среди прочего, один популярный магический алфавит. В своем трактате «Полиграфия» (1518) он приписывает авторство этого алфавита некоему фиванскому магу по имени Гонорий, что как будто позволяет провести связь с «Liber Juratus». В качестве источника Тритемий указывает Петра Абанского (1250—1316), и в случае, если эта отсылка верна, происхождение алфавита смещается в эпоху Средневековья. Агриппа тоже упоминает Петра Абанского в связи с этим алфавитом, но не исключено, что он попросту повторяет отсылку за Тритемием. Алфавит, о котором идет речь, интересен, главным образом, в двух отношениях: во-первых, как шифр, основанный не на древнееврейском, а на латинском алфавите, а во-вторых — ввиду того, что буквы его очень похожи на грузинское письмо, а Грузия — это и есть древняя Колхида, родина Медеи и Цирцеи.

Алфавит Гонория

 

Вернемся, однако, к нашему повествованию. Не исключено, что изначальной целью аргонавтов была вовсе не Колхида и плыли они вовсе не за золотым руном. В более древних версиях речь идет о путешествии за янтарем, а янтарь в микенской культуре носил важные сакральные ассоциации. Многие точки на маршруте аргонавтов были связаны с торговлей этим священным минералом. Особенно интересен в данном отношении остров Самофракия, который называли также островом Электры. Электра была дочерью Атланта, и имя ее переводится как «янтарная». Таким образом, Самофракия — это, помимо всего прочего, Янтарный остров. Древние греки знали, что у янтаря есть  необычное свойство: если натереть его мехом, шелком и так далее, он начинает притягивать к себе перья. От греческого названия янтаря, elektron, происходят современные слова «электрон», «электричество» и так далее. Латинское слово electricus относится к эффекту электризации янтаря при трении. С магической точки зрения, это свойство позволяло поместить янтарь в одну категорию с магнитными материалами. Кроме того, греческое слово elektor означает «сияющее солнце», что наделяет янтарь солярными коннотациями, значимыми в контексте нашей книги.

 

Арго

Строительство корабля, получившего имя «Арго», Аполлоний не описывает — предположительно, из уважения к своим предшественникам, которые уже это сделали. Но у нас с вами нет никаких причин следовать его примеру. Учитывая характер похода, предпринятого аргонавтами, значение корабля, на котором они отправились в путь, трудно переоценить. Корабль здесь выполняет те же функции, что и стрела гиперборейца Абариса^[5], летающий бубен тибетских шаманов и так далее. Инымисловами, этосредстводляпереходавиныемиры.

Происхождение названия «Арго» объясняли по-разному. Некоторые предполагали, что этот корабль был в действительности построен и спущен на воду в Аргосе, а не в Пагасах, как утверждает традиция. Другие связывали его название с тем, что команда его состояла из греков, а тех иногда называли аргивянами^[6]. Согласно еще одной гипотезе, корабль получил название по имени своего строителя, — но упоминался ли этот строитель в изначальной версии мифа, мы не знаем: с таким же успехом его имя могло быть произведено от названия корабля и включено в повествование на более позднем этапе. Самое правдоподобное из всех объяснений предлагает Диодор Сицилийский, который производит название «Арго» от слова argos, которое означает не только «белый» и «сверкающий», но и «быстрый». Хорошее имя для корабля! И, более того, такая этимология вполне согласуется с шаманской способностью быстро переноситься на большие расстояния, — способностью, которая нередко упоминается и в гримуарах.

(Слово argos, предложенное Диодором как источник названия Арго, восходит к известному индоевропейскому корню. Древнейшие истоки английского слова arrow, «стрела», филологам не известны, но выводятся теоретически: предположительно оно связано со словом ark, «ковчег». Таким образом, с филологической точки зрения, не исключено, что arrow и Argoимеют общее происхождение. На первый взгляд может показаться, что от Аргоот ark, «ковчега», далеко, как от Парнаса до Арарата, поскольку индоевропейский корень ark означает «тайный, скрытый», как в английском слове arcane. Однако тот же самый корень обнаруживается в латинском слове arcus, означающем «дуга» или «свод». Англ. archery, «стрельба из лука», и arch, «арка» или «свод» как архитектурное сооружение, определенно восходят к общему корню. Однако тайна небесного корабля связана не со строительством арок, а с искусством добывания огня при помощи лука, который в древности использовался не только для стрельбы, но и как огненное сверло. Разумеется, все это лишь гипотезы, но древним грекам такая игра слов наверняка пришлась по бы вкусу.)

Согласно Аполлонию и другим авторам, корабль Арго построил по просьбе Ясона герой по имени Арг. Строительные работы велись в городе Пагасы в фессалийской области Магнезия. Сосну для строительства доставляли с горы Пелион. О некоторых важных традициях, связанных с различными местностями, носившими название «Магнезия», и об этимологической связи этого названия с магнитной рудой мы поговорим позже, в книге 4. Нос (или носовое украшение) корабля был вырезан самой Афиной из додонского дуба. Знаменитая оракульная роща в Додоне была старше Дельф, что свидетельствует о значительной древности этой легенды. Афина наделила этот кусок дубового дерева речью, чтобы он помогал аргонавтам вещими советами.

Додонский оракул находился в эпирской области Феспротия, на горе Тмар (у Плиния — Томар). Все известные предания сходятся на том, что это был древнейший из всех греческих оракулов, основанный еще пеласгами. Пелагсов нередко рассматривают как доэллинское племя, но в действительности они, скорее всего, представляли собой не отдельную этническую группу, а более древний культурный слой эллинского населения. Священная дубовая роща в Додоне традиционно ассоциировалась с Зевсом, хотя в более ранний период она, вероятно, была посвящена богине земли. Пеласги считались одним из древнейших племен на свете. Они обитали в нескольких областях Греции, в том числе в Эпире, Фессалии и на Пелопоннесе, а также в Италии, на Крите и различных островах Эгейского моря.

Свое название додонский оракул получил от близлежащего города Додоны, который, как и местный храм Зевса, был, по преданию, построен либо Девкалионом, либо Пеласгом. Геродот, лично посещавший Додону, делает любопытное замечание по поводу древности этого оракула. Он пишет, что пеласги, в прошлом отправлявшие там свои обряды, не различали богов по именам и функциям^[7]. До сих пор этому важному указанию не уделялось должного внимания, А между тем значение, в котором, согласно Геродоту, пеласги употребляли термин theoi, наводит на предположение о культе, подобном культу кабиров, которых называли megala theoi, «великие боги». Более того, непосредственно перед этим Геродот упоминает о фаллических культовых изображениях, которые греки переняли у пеласгов Самофракии^[8]. Не исключено, что изначальное мужское божество Додоны было подобно фракийскому «Герою», который наделялся целым рядом функций и считался одновременно и сыном, и возлюбленным богини. Позднее греки распределили атрибуты этого «Героя» между несколькими различными божествами, получившими разные имена. Мифического предка пеласгов — Пеласга — считали сыном богини земли или же Зевса и Ниобы. Все эти детали поддерживают гипотезу о том, что между обычаями пеласгов и фракийцев и впрямь было много общего.

Сами греки полагали, что первоначально додонское прорицалище было связано с богиней земли и хтоническими силами. Божественные знамения толковали по шелесту ветра в листьях деревьев, чаще всего дубов, но иногда и буков. По-видимому, чтобы добиться более громких звуков, на ветви деревьев подвешивали медные сосуды, которые со звоном ударялись друг о друга на ветру, и по этому звону прорицатели толковали божественную волю. Считалось, что изначально гадали не по шелесту листьев, а по журчанию воды в священном источнике, но затем этот обычай изменился.

Согласно преданию, в древнейшие времена знамения в Додоне толковали мужчины, и лишь позднее эта функция перешла к женщинам. Древних жрецов-прорицателей называли селлами (или геллами), а жриц — пелиадами; согласно Софоклу («Трахинянки»), в священной роще постоянно жили две пелиады, а согласно Геродоту — три. Это название происходит от слова со значением «голубь», а Геродот приводит легенду, связывающую происхождение додонского оракула с голубями. По этому преданию, из египетских Фив однажды вылетели две черные голубки. Одна прилетела в Ливию (где впоследствии был основан храм Зевса Амона), а другая — в Додону, и обе человеческим голосом объявили, что на месте, где они сели, надлежит построить оракул Зевса. Согласно одной интерпретации, это легенда объясняется тем, что во многих областях Греции слово со значением «голубка» было синонимом эпирской старухи^[9].

Согласно мифу, на горе Парнас неподалеку от Додоны причалил после потопа корабль Девкалиона. Стоит отметить, что Девкалион был сыном Прометея — Владыки Огня и создателя людей. Позднее слава лучшего оракула Греции перешла к Дельфам, но в героическую эпоху именно Додона считалась самым главным из греческих прорицалищ.

 

Сбор героев

Списки героев, составивших команду Арго, существенно различаются у разных авторов. Во времена Гомера архаическая версия мифа об аргонавтах уже была широко известна, поэтому он упоминает только Ясона. Геракл, фиванский герой, был, по всей видимости, причислен к аргонавтам довольно поздно: в исходной своей форме «Аргонавтика» — фессалийский эпос. Перечень аргонавтов со временем расширялся: рассказчики стремились польстить своим слушателям, добавляя к перечню местных героев или подкрепляя притязания греческих городов-государств на право торговли на Черном море. Но, так или иначе, бóльшая часть команды для нас останется безымянной. Для нашего исследования важны лишь следующие персонажи: Ясон; Пелей, отец Ахилла; Орфей; прорицатель Мопс; Арг; Эфалид; прорицатель Идмон, сын Аполлона и Кирены; и братья Диоскуры, Кастор и Полидевк.

Герои, собравшиеся в поход за золотым руном, в совокупности именуются не только аргонавтами, но и минийцами. Это название происходит от имени царя Миния, многие потомки которого взошли на борт Арго. Несмотря на все расхождения в известных перечнях, можно смело утверждать, что среди аргонавтов имелись носители совершенно особых даров. Большую часть команды составляли бойцы, но, помимо них, в походе приняли участие несколько прорицателей и — что вполне естественно — несколько опытных кормчих. Напрашиваются параллели с египетскими солнечными ладьями, которые часто упоминаются в заупокойных текстах: на борту каждой из них также имелись бойцы, защищавшие бога солнца в его подземном плавании, но, вдобавок, в команду входили божества магии и бог-кормчий. Солнечная ладья перевозила также души умерших, и не исключено, что именно она послужила прообразом ладьи Харона, перевозящего души в Аид. Все перечисленные мотивы находят отражение в символике путешествия в иные миры, которой, в свою очередь, насыщен миф о плавании Арго. Еще одну параллель с описаниями древнеегипетского подземного мира представляет последовательность островов и прочих местностей, в каждой из которых путешественников поджидают опасности особого рода.

Перед отплытием аргонавты приносят жертву Аполлону Эмбасию («Береголюбцу») — покровителю берегов, помогающему всходить на корабль. Эта функция бога прорицаний очень интересна и важна, особенно в контексте нашего исследования. Ему сооружают алтарь из камней, собранных на берегу, и разводят на нем костер из сухих веток оливы. Самый младший из героев подводит к алтарю двух быков; остальные несут сосуды с ячменем и с водой для очищения. Сам Ясон возносит молитву Аполлону и осыпает жертвенник ячменем. Затем совершается заклание, и здесь, как и во всех подобных эпизодах, Аполлоний описывает процедуру жертвоприношения с исключительной точностью. Тем не менее, он всегда умалчивает о том мгновении, когда на алтаре вспыхивает огонь; к смыслу этого умолчания мы вернемся позднее. После возложения мяса на алтарь Ясон совершает возлияние неразбавленным вином, а прорицатель Идмон вглядывается в жертвенный костер в поисках знамений.

По пламени, окружившему жертвы, и по темному дыму, клубами поднимающемуся от алтаря, Идмон толкует волю Аполлона: поход увенчается успехом, и герои вернутся домой с золотым руном. Однако судьба самого прорицателя печальна: он предвидит свою гибель в дальнем краю, о которой его и прежде предупреждали другие знамения. Завершив обряд, аргонавты пируют прямо на берегу; груды листвы, рассыпанной на песке, заменяют им пиршественные ложа. Подробности их застольной беседы, последующего отплытия и первых дней плавания в комментариях не нуждаются.

Перевод с англ. Анны Блейз