Ilicet
Автор: Элджернон Чарльз Суинберн
Перевод: Анна Блейз (с)
Настал конец печалям и веселью:
Весь день, всю ночь безмолвие объемлет,
Не прозвучат в тиши ни смех, ни стон.
Конец тому, что было нам отрадой,
И ласковым речам, и нежным взглядам,
Конец всему, всему, дурманный сон.
Не место здесь мечтам и упованьям,
Не время — запоздалым причитаньям:
Ни губ — для смеха, ни для плача — вежд.
Чреда прожитых лет ушла в забвенье,
Отныне — ни скорбей, ни наслажденья,
Ни страхов не осталось, ни надежд.
За гранью всех столетий и вселенных
Убийца чист от крови убиенных,
Глупец неотличим от мудреца,
И грешник искушенью неподвластен,
И праведник ко благу безучастен:
В покое без начала и конца
Распались все союзы, все объятья;
Лишь Зло Добру твердит: «О, брат мой, брат мой!
Услышь меня, ведь мы с тобой — одно!»
Но остальным — ни встреч, ни расставанья,
Ни веры, ни борьбы, ни покаянья,
Ни выбора отныне не дано.
Навеки опочивших не разбудят
И те ветра, что звезды в небе студят
И сотрясают горы и моря.
Нет, не поднять им гробовые плиты!
Единой тенью лица их укрыты,
Единой слепотою взор незряч.
Не тот ли сон и нам смежает очи
Рукою нежной с наступленьем ночи
И в добрый путь уводит, в край чудес?
Но пасть могилы щерится с презреньем
На наши страсти, страхи и виденья,
И муки ада, и восторг небес.
Ни памятника, ни воспоминанья
О племенах без счета и названья
Ушедших за столетия во тьму.
«Бог весть»? Но кто промолвит это слово,
Коль нету ни святого, ни мирского,
Когда настал конец, конец всему?
Что ж, доброй ночи им! Отдохновенья
От всех забот в покое и забвенье!
Да будут боги милостивы к ним!
Но если смерть не знает снисхожденья,
Быть может, сами боги — наважденье,
Что в смертный час рассеется, как дым?
Все глубже урна черпает во прахе,
По обод погружаясь в каждом взмахе,
Но голод бледных уст не утолить.
Неужто снова плотью обратится
Сей жалкий тлен? И что нам — веселиться
При виде мертвецов иль слезы лить?
Да все равно! Они уже далёко,
И сколько ты ни плачь, не будет прока,
И как ни смейся, горя не уймешь.
Кричи, рыдай — никто не отзовется;
Вздыхай, покуда грудь не разорвется;
Хоть расшибись, а мертвых не вернешь.
Шипит вино, и пряности сверкают,
Уста огня со вздохами ласкают
Сухие капли благовонных смол,
Вокруг цветы печали пламенеют —
Подобие огня, но холоднее:
Дары тому, кто навсегда ушел.
О, да! тому, что было нам отрадой,
Вослед мы шлем отраду уст и взгляда:
Плоды земли, цветы, и фимиам,
И то, что вин и пряностей дороже, —
Никто из нас цены назвать не сможет
Ветвей и лоз не ведавшим плодам.
Да! горло юноши и грудь отроковицы
Цветут под лезвиём; в огонь струится
Густой, соленый, темный, томный ток:
Он оросит угасшие поленья,
Он окропит цветы и подношенья,
Он окровавит каждый лепесток.
И розы опаленные воспрянут,
И будут пить, и, влагою багряной
Насытившись, раскроют ложесна;
И те цветы, что дарят наважденья,
Забудутся в пурпурном наслажденье
На ложе нег, а не в пучине сна.
Что ж горевать над перстию земною,
Когда всему, что живо под луною,
Пескам пустыни и пескам времен,
И розам дней, и маковым виденьям,
Вину, цветам, и крови, и поленьям
Всему, всему один конец сужден?
Для мертвеца равны любовь и злоба;
Ушедший не ответит из-за гроба,
Не возгорится нашею мечтой;
Он глух и нем, как каменные плиты,
Его запястья смертью перевиты,
Его чело укрыто слепотой.
Ни молния, ни ветр, ни гром небесный
Его не вырвут из могилы тесной;
Что отнято, не воротится вспять,
Что сломано, уж не срастется снова,
Что сковано, не разорвет оковы,
Что умерло, тому уж не восстать.
Наш срок измерен той же мерой пыльной,
Которой уделяет необильно
Судьба нам то усладу, то беду;
Родятся наши дети с криком боли,
И будут жить в страданьях и неволе,
И в смертных корчах мукой изойдут.
И, присягнув на верность сюзерену
(Кому-то, чей родитель — груда тлена,
А мать — бессильный червь во прахе том),
Мы трудимся и служим — но напрасно!
За гробом всё, что свято и прекрасно,
Смешается с уродством и грехом.
В тенистой древней роще у колодца
Медовой сластью новый плод нальется,
Но там, куда умершие ушли,
Июльский полдень соком не наполнит,
И не сожжет дотла, и не напомнит
Ни лет минувших, ни даров земли.
За них за всех, покинутых, несчастных,
Окованных, бездвижных и безгласных,
Молись и бди, не спи ночей и дней —
Но не проникнут все твои моленья
За ту завесу вечного забвенья,
Что покрывает и любовь, и гнев.
Пусть изотрет бока свои стальные
Усталый мир, и времена иные
Настанут, и сойдут с былых кругов
Планеты и года, — но эти тени
Уже ничто на свете не изменит:
Ни плач людей, ни вечный смех богов.
Превыше всех времен и поколений
В недвижности венцов и облачений,
Бессмертие влача, как смертный сон,
Свидетельствуют боги о незримом,
Над миром возвышаясь, как над ними —
Самой Судьбы незыблемый закон.
Судьба не дрогнет пред улыбкой бога,
И нам богов мольбою не растрогать;
Из гроба не поднимется мертвец
По слову их: сильнее слёз и страсти,
Сильнее жизни в горе или счастье —
Дурманный сон, всему, всему конец.
Комментарии
- Ilicet — «Ступайте», «Можно расходиться» (лат.).
Ilicet
Автор: Элджернон Чарльз Суинберн
Перевод: Анна Блейз (с)
К оглавлению
Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.