Посвящение У. Б. Йейтсу (из сборника «Пена прошлого»)

Посвящение У. Б. Йейтсу (из сборника «Пена прошлого»)
Автор: Фиона Маклауд (с)
Перевод: Анна Блейз (с)

В одной маленькой книжечке, вложенной в бóльшую, — я имею в виду «Малую книжицу великого волшебства», скрытую внутри «Книги белой магии (или мудрости)» (по-гаэльски она зовется Leabhran Mhòr Gheasadaireachd), сказано так: «Когда из тьмы всплывет воспоминание, расскажи, о чем ты вспомнил, провидцу, поэту и другу; и если провидец скажет: “Да, я это вижу”; если поэт скажет: “Да, я это слышу”; и если друг скажет: “Да, я в это верю”, — то знай и не сомневайся, что воспоминание твое истинно. Но если наша родовая память, или память воображения, или мечты грезящей души, что блуждает в некоем мире, внешне ушедшем в прошлое, но внутри нас по-прежнему живом, непременно должны пройти такое испытание, чтобы стать доподлинными, то не суждено ли им остаться лишь пеной снов, накипью фантазий? Ибо где искать его — того, кто разом и провидец, и поэт, и друг? Что ж… вы одарены великой силой желания, а это — преддверие видений; и сам дар видений вам присущ, а это — белая волшба; ваши слова, которые вы подчиняете новой и изощренной музыке, и неведомые напевы в вашей душе, за которыми слова эти послушными стадами идут на зеленые луга вашего воображения, выдают в вас поэта, хотя никто из собратьев по ремеслу еще не воздал вам по заслугам и не вручил вам ветвь омелы, этот древний символ мудрости и песни; и, наконец, мне думается, я могу назвать вас другом, ибо мы идем одним путем — нехоженым и узким, теряющимся средь шелеста осоки и в дремучем лесу, но тем более драгоценным, — и временами встречаемся на этом пути, и оба знаем, что ищем один и тот же Грааль, и непременно найдем его за той бездонной пустыней зеленых вод, что простерлась на западе, как говорят наши поэты, за той самой «Лужей»¹The Pool, старинное прозвание Северного моря как сравнительно мелководного и спокойного (по сравнению с Атлантическим океаном); воды этого моря омывают небольшую часть западного побережья Шотландии (на севере и северо-западе)., дыхание которой — сама Тишина и над которой подвешена чаша алого огня, выцветающего от краев до белолунного своего средоточия. 

Поэтому некоторые сроки из «Холмов Видений» и «Пены прошлого», быть может, покажутся вам знакомыми — и совсем не в том смысле, что вы их уже где-то видели. Думаю, вы тоже знаете росу, выпадающую в час, когда в тени рябиновых ветвей шепчет Далуа, и тоже слыхали смех Сокрытого Воинства, и встречали… нет, не волшебный народец из поздних легенд, но погибельное шествие великих Властителей Тени, «что странствуют в недрах ночей»²Цитата из стихотворения Фионы Маклауд «Властители Тени». Быть может, вам тоже ведом страх перед Белым Псом и Красным Пастухом; и ведома та усталость, слишком давняя и глубокая, а потому не находящая выхода в словах, о которой смутно догадывалась гаэльская старуха с острова Тири, певшая такую песню:

Кто я? Камень седой,
И дождь седой на камнях; 
Вон та седая волна,
Вон та седая собака³Из стихотворения Фионы Маклауд «Мертвая любовь».

Вы тоже слыхали Заговор Ветров, дыхание четырех белых ветров и трех ветров темных⁴Имеется в виду стихотворение Фионы Маклауд «Заговор четырех ветров»; пусть вы не слыхали и не видали мою малышку, Дитя Луны, но все же вспомните из давних времен и ее саму, и одиночество, в котором она поет:

Не с кем играть мне: любит прибой
Карие очи травы морской,
Дружат со звездами волны ночные,
Мне же — вздыхать одной⁵Из стихотворения Фионы Маклауд «Дитя Луны».

Всякая поэзия — в некотором роде воспоминание; да и всё искусство — не что иное, как мнемоническое преображение неисчислимого и утраченного в обретенное и неповторимое; а потому я уверена, что и вам доводилось видеть восход Багряной Луны и ходить тайными тропами с Мидиром Рос, лунновенчанной Бригитой и волноногим Мананом. Вы тоже — из тех, кому долгий путь кажется кратким, а краткий — долгим; из тех, кто вместе с Далуа из «Бессмертного часа» может сказать:

И если долгий, бесконечный путь
Мне кажется недлинною тропою,
А час дороги длится дни и лýны,
То я не первый, да и не последний
Из рода тех Бессмертных, для которых
Дороги мира кратки, если дóлги,
А кратким тропам нет конца и края.

Я так долго слушала музыку трех арфистов Фроэха, что теперь в гармонии и внутреннем дыхании песни больше всего люблю, когда она натыкается на шип. Вы, верно, помните их — трех сыновей сиды Боанн, трех музыкантов из старинного сказания «Похищение стад Фроэха»… бардовские прозвания их были «Даритель Слез», «Даритель Смеха» и «Даритель Сна», а имена эти им дали по трем напевам Уайтне, самозвучной арфы Вечного⁶Уайтне — волшебная арфа Дагды, возлюбленного сиды Боанн (богини реки Бойн), которая родила этих троих сыновей под звуки трех магических напевов Уайтне.. И я, подобно Бе Финд, сестре Боанн⁷Бе Финд — сестра Боанн, мать Фроэха, которому служили эти трое арфистов., зачарована этим видением скорбной красоты… той красоты, что тайком приходит из серого сумрака и вздохов ветра, как роса на траве и камыш над бледной водой, и что так мимолетна; как роса растворяется в воздухе стремительно и бесшумно, так и красота эта уже обернулась мечтой или памятью о промелькнувшем и навеки утраченном: то ли было, то ли нет, но так прекрасно! Вот что на самом деле оплакивают шанахи⁸Сказители (шотл. shennachie). древности, когда поют об красоте Бе Финд, увядшей — как увядает майский лист перед холодными огнями Самайна — рядом с великим пламенем красоты, пылавшим в ее сыне Фроэхе, «прекраснейшим из мужей Эрин и Альбы⁹Т. е. Ирландии и Шотландии.»… ибо то, что она увидела в этой невероятной красоте, было как синий сумрак в сердце пламени. «Ни один юноша не сравнился бы с ним красотою; но недолго ему суждено было жить». Таков лейтмотив этой песни. И эта тоска о том, до чего не достать рукой, о том, что упрятано в схронах бессмертного, — что она такое, как не тоска Финдабайр, дочери светлого Айлиля и сумрачной Медб, по Фроэху, Сыну Красоты, которого она полюбила его, не видя, по одним лишь рассказам? Белая страсть сжигала ее сердце, и неутолимое это желание было ей дороже всего на свете. Воистину, горькая правда сокрыта в темном речении Боанн из сидов: «Кому дан слух на созвучия, тому не жить».

Итак, именно у вас эти стихи, сколь ни грубы они подчас по форме, отзовутся тем воображаемым воспоминанием, которое и есть неуловимый дух поэтического иномирья. В большинстве своем они, как вы знаете, извлечены из моих рассказов, что окрашены в цвета ушедших дней и красоты, живущей ныне лишь в легендах; в отрыве от контекста они наверняка лишились чего-то важного, как сломанная ветка сосны лишается если не природного запаха, то, по меньшей мере, лесного света и сумрака и гладких ладоней ветра. Так и эти обрывки песен уже, быть может, не передают звуков и красок дикой старины, от которых остаются лишь смутные отголоски даже и тогда, когда, например, «Танец Смерти» читаешь там, где ему самое место, — на страницах «Смеха королевы»; да и в целом это всё — как попытки повторить на многострунной современной арфе да со всякими занятными изысками древний напев, звучавший тысячу лет назад на кларсахе гаэльского менестреля¹⁰Кларсах (clarsach) — старинная кельтская арфа, насчитывавшая от 29 до 37 струн; у современной концертной арфы обычно 46 или 47 струн.. Так или иначе, среди этих тренодий и песнопений найдется, по крайней мере, одно или два, в которых вы признаете и знакомое развитие мысли, и знакомые переливы слов, ибо это всего лишь обработки давних-предавних песен, которым когда-то вторили варварские арфы, сработанные из яблони и тиса¹¹Возможная отсылка к финалу саги «Байле и Айлин», где эти два дерева выросли на могилах влюбленных; этот образ присутствует и в поэме Йейтса «Байле и Айлинн» (написанной в том же 1901 году, что и посвящение Фионы к сборнику «Пена прошлого»):
…И над могилою Байле
Нашли поэты древних лет
Могучий тис; а где Айлин
Уснула — яблоню нашли,
И вся в цвету была она.
И так как кончилась война,
И мирно вновь жила страна,
И бой у брода отгремел,
И вышло время ратных дел,
То все поэты собрались,
Срубили яблоню и тис
И на дощечках записали
Все саги о любви, что знали.. Лебединые песни Детей Лира перепевали многие поэты; Плач Дейрдре, покидающей Шотландию, чтобы переплыть Ирландское море вместе с Найси, звучал в каждом поколении гаэлов; и я всего лишь вспоминаю и повторяю их, привнося свои акценты в настроение, мысли или слова, но тем самым, пожалуй, лишь показывая, чем парафраза отличается от метафразы¹²Два типа пересказа: парафраза — изложение смысла текста своими словами; метафраза — пересказ, максимально близкий к оригиналу.. Мы, подобно Дейрдре, часто взираем с тоской на те края, откуда изгнаны во времени, но где по-прежнему живем в своих желаниях и мечтах, и вслед за ней повторям:

Лощина Ланей, Лощина Ланей,
На перекатах Руэль струится, плещет негромко, неглубоко.
Там я сполна познала счастье, там-то и сбылся мой сон желанный, —
Вот бы увидеть, услышать снова — блики речные на солнцепеке,
Голос кукушки, плеск потока!¹³Финал стихотворения Фионы Маклауд «Плач Дартулы» (Дартула — шотландский вариант имени Дейрдре).

Автор: Фиона Маклауд (с)
Перевод: Анна Блейз (с)

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.