Уильям Батлер Йейтс. Кровь и луна (II)

0 504

Автор: William Butler Yeats
Перевод: Анна Блейз (с)

Лицензия Creative Commons
Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.

Кровь и луна (II) Blood and the Moon (II)
В Александрии маяк был, и в Вавилоне стоял
Образ подвижных небес, лунных и солнечных троп корабельный журнал;
Были и башни у Шелли — венценосные силы ума, как он их назвал.

Слушайте все: эта башня — собственный символ мой,
Лестница предков моих — этот крутой, многотрудный топчак винтовой:
Голдсмит, и Беркли, и Бёрк, и великий декан свивали ее бесконечный навой.

Свифт, в исступленье незрячем бия себя в грудь, как пророк,
Колокол крови глушил, что с высот его вниз, к человечеству влек;
Голдсмит, смакуя медовый горшочек своих размышлений, растягивал каждый глоток;

Бёрк, устремившийся выше, сказал: государство растет
Древу живому под стать, необорными птичьими дебрями из году в год,
Кольца столетние множа, — и только сухую листву математик сочтет;

А богоизбранный Беркли, увидевший сонмище грез
Вместо всего бытия, что пред нами блажною и наглой свиньей разлеглось,
Молвил: лишь ум обратится к другому предмету — исчезнут она и ее опорос;

Saeva indignatio и поденщика труд,
Силы те, от которых держава и кровь благородство желаний берут, —
Всё, что не Бог, в полыхающем пламени мысли сгорает, как трут.

Перевод с английского
Анны Блейз

 Alexandria’s was a beacon tower, and Babylon’s
An image of the moving heavens, a log-book of the sun’s journey and the moon’s;
And Shelley had his towers, thought’s crowned powers he called them once.

I declare this tower is my symbol; I declare
This winding, gyring, spiring treadmill of a stair is my ancestral stair;
That Goldsmith and the Dean, Berkeley and Burke have travelled there.

Swift beating on his breast in sibylline frenzy blind
Because the heart in his blood-sodden breast had dragged him down into mankind,
Goldsmith deliberately sipping at the honey-pot of his mind,

And haughtier-headed Burke that proved the State a tree,
That this unconquerable labyrinth of the birds, century after century,
Cast but dead leaves to mathematical equality;

And God-appointed Berkeley that proved all things a dream,
That this pragmatical, preposterous pig of a world, its farrow that so solid seem,
Must vanish on the instant if the mind but change its theme;

Saeva Indignatio and the labourer’s hire,
The strength that gives our blood and state magnanimity of its own desire;
Everything that is not God consumed with intellectual fire.